Эндор |
|
 |
 |
 |
 |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Эндор » Наша летопись » Архив отыгрышей Тёмного Блока » Love is a friendship set to music; конец 5 г. Солнца
Число, месяц, год: конец 5-го года.
События: прошло две недели после визита в лагерь Первого Дома. Первые попытки ходить, первые недолгие прогулки.
Действующие лица: Мелькор, Майтимо.
Предшествующие события: собственно, сам визит к Первому Дому.
Предшествующая тема: Когда в богов перестают верить, они умирают. 5 год СиЛ, начало зимы
Соответствие канону: нет.
Соответствие игровому моменту: да.
Теги: 5 год,5 год Солнца,темный блок,зима,начало зимы,5 год СиЛ,ангбанд
[indent] Все они заменяемы. Практически. Вот и оказалось — мир и устройство не развалятся, если лорд предела посвятит несколько недель состоянию того, кого заменить будет невозможно.
[indent] Он сдержал слово и остался рядом — и в тот день, и на следующий, и все дни после до момента, пока Мелькор не начал подниматься с постели, поначалу медленно — и Майтимо склонялся рядом, готовый поддержать — а после увереннее. Да, они слишком непохожи, существа разных миров, и где эльда не хватит времени и на меньшее, айну поднимется на ноги. Вся хвалёная эльфийская самодисциплина, весь контроль тела ваньяр под зад в сравнении с регенерацией Стихий. Кого-то бы, возможно, отпугнули различия...
[indent] Привычная комната, утопающая в ярком утреннем свете — новый день на севере начинается позже — привычно-бесконечно-конечные потоки тканей — пологом на кровати, шлейфом на пол, скрывая ножки мебели. Отсюда, со стороны миниатюрного прикроватного столика и двух метров нолдорского роста, Вала теряется среди складок и теней, и правдивая поначалу иллюзия силы расходится трещинами — сознание, что долго отказывалось уверовать, наконец-то затихает.
[indent] — Раньше, ещё в Амане, где не было места войне, вы предложили отцу вооружиться — для защиты имущества. Но ведь это была уловка, не так ли? — во взгляде эльфа не было и толики обвинения, голос звучал ровно, разве что искря мельчайшими осколками любопытства, присущего всему их роду. — Какова была истинная причина?
[indent] Прелесть всего происходящего, по мнению старшего сына Феанаро, была не в его якобы высоком положении и не в смене стороны, столь непонятной и сумасшедшей для аманских эльдар, а в разговорах. Вот так всё просто — Нэльо не нужны были ни наделы, ни богатства, ни войска, ни власть, признание и то казалось лишним, надуманным достоянием в сравнении с обычными разговорами, с возможностью задать вопрос и слышать ответ. Он не ожидал, что Мелькор скажет как есть, без экивок и загадок, и это то, с чем приходилось мириться.
[indent] Было бы странно, не выходя из комнат, оставаться при полном параде — вот и сейчас Майтимо по-домашнему нетороплив и расслаблен, в длинном в пол не то халате, не то мантии ярко-красного цвета с золотой каймой — цвета Дома, от которого он не откажется и на смертном одре — босой, без перчаток и лишней атрибутики. Кровать прогибается под его весом, у самого края, когда он садится и совсем не по статусу потягивается.
— Ветер утих, — обернувшись, Нэльо смотрит на застеленные снежным покрывалом горы, провожает взглядом мазнувшую чернильным крылом птицу, а затем поворачивается к Мелькору, улыбаясь. — Прогуляемся?
Что для Стихии значит вечность? Бесконечная череда звучаний и отзвучий, бессмысленный поток переливов и сплетений — и все из Музыки рождается и умирает в ней. А если же Стихия обретает смысл? Находит его где-то между нотных пауз и оглушительных аккордов? То вечность не уходит, она обретает оболочку и концентрируется где-то внутри — там, под хрупким доспехом из грудной клетки вечность занимает сердце и делит его более не с бессчетными секундами и мгновениями, а с тем, кто смысл ей придал.
Так случилось с Первым из Валар и он ни о чем не жалел, кроме того, что раньше вечность свою не разменял на смысл. И вот теперь, в очередной раз открывая взор навстречу утреннему солнцу, он мягко улыбается — вокруг привычная обстановка спальни, звучание Твердыни, окрики и возня на заднем дворе Ангбанда — утреннее построение как раз в самом разгаре, но не это заставляет чувственные губы айну ломать изгиб свой нежностью и лаской — он видит смысл вечности своей, что заключен в высоком статном эльфе и это ему он дарит и улыбку свою и много больше.
Две недели прошло с момента опасного ранения, полученного у стен лагеря Первого Дома. Две недели, которые поначалу были пыткой и мукой, словно проверяя Валу на крепость и силу, но после — как только боль и слабость начали постепенно отступать — превращались во что-то прекрасное — ему подарком и наградой, ведь что может быть лучше, чем проводить все время вместе с тем, кого так неразумно, но отчаянно любишь, кому звучишь ты и чьему звучанию внимаешь.
Майтимо сдержал свое слово: ни разу за этот срок он не оставил Мелькора одного. Он был с ним рядом, когда айну проваливался в пропасть болевого бреда и жара, держа за руку и тряпицами обтирая покрытое потом лицо, он был рядом, когда Вала выныривал из этой бездны к свету — Нельо улыбался, стараясь никак не выказать рвущего феа беспокойства и тревоги; он читал Мелькору книги, рассказывал новости, что так или иначе долетали до него с приходящей Куалмэ или записками от Главкома, которыми балрог по возможности старался держать в курсе актуальностей, как нолдо самого, так и Мелькора.
И время шло. Фана постепенно восстанавливалось и этим утром, когда солнце в очередной раз пыталось залить комнату своим золотом, Нельо вдруг задал неожиданный вопрос, который вначале озадачил айну, а после заставил его не просто подняться на подушках, а сесть и прямо посмотреть в глаза эльфа:
— Раньше, ещё в Амане, где не было места войне, вы предложили отцу вооружиться — для защиты имущества. Но ведь это была уловка, не так ли? Какова была истинная причина?
Нет, Мелькор не заметил насмешки или иного скрытого смысла ни в голосе нолдарана, ни в звучании его, ни в позе — лишь интерес, почти воздушный, как те лучи солнца, что медленно ползли по камню пола и окутывали своим светом пестрые ковры. Но сам вопрос был словно не к месту, как будто кусочек пазла, который очень хотел вписаться в общее полотно, но то угол был его слишком острым, то грань — слишком длинной.
Уловка.
Это слово заостряло и удлиняло, оно коробило и царапало феа айну, оно звучало инородной нотой в созвучии гармонии и теплоты.
Уловка.
И наступила тишина.
Она охватила сначала постель, сжирая своим жадным бесплотным ртом все белоснежные складки простыней и одеял, а после будто пожрала и айну, не тронув лишь извечного его спутника — стерильное ничто.
А после свет пролился...
А вслед за светом этим всплыло воспоминание: чертоги Намо никогда не бывали столь ярки и солнечны, как земли Благословенного Края, хоть и считались они частью этих земель. Там краски будто бы теряли сок свой и насыщенность, а звуки становились глухи. И в этом дефиците, ограниченности и рамках, в сумеречном бесконечном монохроме айну внимал другому айну, ибо Намо говорил...
Там время не текло и не струилось и невозможно было осознать или очертить границы минутами, часами иль веками — Но Намо говорил и Мелькор слушал.
Первый из Валар жаждал этого давно — всегда — тех знаний, что вложены были в брата его и недоступны никому более. Вложены и запечатаны в нем — Обетом Молчания. Но Вала смог и Намо говорил...
И тишина ушла...
Но знания, которыми в тот бесконечный плен Мандос поделился с Мелькором остались. И иногда сжимали голову стальным обручем, впиваясь иглами монотонного голоса в самое сердце феа Мелькора, раздирали и увечили — непосильная была ноша и велика цена, но наверное оно того стоило...
Вала посмотрел в глаза нолдо — долгим спокойным взглядом, а после, затылком прислоняясь к резному изголовью массивной постели, не менее спокойно отозвался:
— Нет, не уловка эта была, Майтимо. — голос Первого равномерен, звучит чисто и глубоко. Нет ни сиплости, ни хрипоты, все слова он выговаривает четко, но видно, что ему они даются многим сложнее, чем ожидал его собеседник. — Я знаю многое из того, о чем знать мне было нельзя, но я упрям, а брат мой — Намо — невыносимо устал один хранить все то, что ему даровано...Отцом. И он делился, а я внимал. — тут айну замолкает и прикрывает веки, смыкая их в замок из длинных ресниц. Нагие его пальцы без атласа, перебиравшие до этого момента складки простыни, вдруг в них вцепляются — на краткий миг, а после снова отпускают. — Рано или поздно стяг войны начал бы развеваться и над землями Амана, я даже знаю кто бы развязал этот конфликт между эльдар... И мне хотелось лишь, чтоб вы смогли суметь защитить себя в последствиях этого разлома, раз не было у вас возможности не допустить...разлом.
На этом все. Он замолчал и когда нолдаран опускается рядом, садясь на край постели в домашней одежде, с распущенными, как и у самого Мелькора, волосами — мазком уюта, парности, семейности..., айну поднимается, перетекая в вертикаль с коленями опорой в мягкую перину и совершенно не стесняясь батистовой своей ночной рубашки, которая в свете солнечных лучей не все скрывает из того, что нужно, но явно подчеркивает из нужного все, обвивает его шею руками. Взгляд цвета ртути ловит в капкан зрачков другой взгляд — цвета стали, и Стихия мерно звучит, сокращая расстояние между этими взглядами. Звучит, лишь иногда пульсируя чуть слышными аккордами из жара в такт бьющемуся сердцу.
Он не хотел о Намо и о знаниях, и о войне вновь не хотел — как прошлой, так и вновь грядущей. И когда Нельо предлагает ему выйти на воздух, Мелькор с радостью соглашается.
Он готов убежать куда угодно — лишь бы эти глаза были рядом. а монотонный голос брата не смог дотянуться до него своей проклятой исповедью.
Ведь если б дотянулся, то снова бы Мелькор его слушал — запоем, захлебываясь этими потоками из звуков, составляющихся в слова, ибо Намо говорил...
Отредактировано Мелькор (12-02-2022 04:51:56)
«История древнего мира
На каждом моем отпечатке,
И вечно идущим пунктиром -
Бессмертье в стерильных перчатках.»
***
[indent] Разлом - как же.
[indent] Произошедшее никак не вязажется со столь обыденно-простым словом.
[indent] Катастрофа - вот что это было.
[indent] И Валар, и все, кого не коснулось пламя войны, все, кто в Амане был, но прятался во мраке угаснувших Телпериона и Лаурелиана, проклятых Древ, лишь наблюдали, но понятия не имели, через какой Ад прошли изгнанники.
[indent] Древа... золото и серебро, день и ночь, детища Йаванны и Ниэнны - многое бы отдал Нэльяфинвэ, чтобы их не существовало никогда.
[indent] Будь проклят тот день, когда Аман озарил свет Древ.
[indent] Будь прокляты те, кто их сотворил, посадив семена сомнений, что позднее пробудили спящий вулкан войны.
[indent] Лицо нолдо становится жёстким - жестоким, в данный миг он истово ненавидит сам свет - все сущности, что его рождают.
[indent] - Что за магия была внутри Телпериона и Лаурелиана? Почему созданное для мира и жизни породило столько крови и ненависти? Вы, Валар, разве не боги? Разве должны ваши творения подчинять и затуманивать умы? - он сцепляет зубы - не к месту разговор, не к месту и не ко времени, но мысль сложно удержать в тисках, коль уж она расцвела. - Смешно. Из всех сыновей Феанаро именно мне выпала честь называться рассудительным, сдержанным, мне, да быть может Канафинвэ времён Амана. Но вот я бросаюсь ненавистью, ища виновника, и деревья-то мне не угодили, и старые слова не дают покоя.
[indent] Слова звучат почти признанием - он ищет виновных, чтобы оправдать отца. Знает о вине Пламенного, но принимать не хочет до сих пор.
"Мне тебя не хватает, ата..."
[indent] Сморгнув несколько раз, Нэльо чувствует как Вала меняет положение, но обернуться уже не успевает. Сидит некоторое время без движения - всё тело напряжено, один сплошной, сведённый спазмом мускул - но вскоре раскалывается. Мелкая дрожь его охватывает, и рука поверх запястья - холодная, нет - ледяная.
[indent] - Что такое Искажение? - очередной внезапный вопрос.
[indent] Нэльо интересно знать, чем ответ Мелькора будет отличаться от прочих - от того, что слышал он в Эльдамаре, от знаний Первого Дома. Почему одно правильно, другое надлежит искоренить. Где правда? Существует ли она?
[indent] Он смотрит - пристально, прямо, не таясь и не убегая от глаз напротив, едва подаётся вперёд - носом к носу - прикрывает глаза. И дико осознать, что настал момент, когда тот, кому обещался отомстить, стал опорой и оплотом покоя в извечно неугомонном, метущемся мире. Где-то там, за стенами крепости, за землями, скованными льдом, туда, на юг, расплескалось озеро - по оба берега по форту, откуда начинался путь. Не из Тириона и Клятвы, не с момента гибели Финвэ, нет. Настоящий путь начался с Посольства.
[indent] А к чему привёл...
[indent] "В висках неприятно пульсировало - больно! - рождало мысль, чуждую ситуации; подкатывающая к горлу дурнота лишала сил - такое далёкое, такое родное, такое... забытое... забытое ли?
[indent] Ты не свободен, - смеялось, дразнясь.
[indent] То чувство. Пеплом на языке, отгоревшим пожаром. Тлело. Но настойчиво не отпускало с самого утра".
Не нравится айну внезапная смена звучания сидящего рядом - ни разу с момента Клятвы, с момента, когда он доверился и открылся, открылся искренне и нараспашку - подобных аккордов и их созвучий Первый из Валар не слышал у Нельо. Тем более, когда они находились рядом.
А точно ли не слышал? Или попросту не хотел?...
И солнечный свет, доселе так ярко заливающий комнату, в мгновение тускнеет, и крики за окном, оповещавшие, что жизнь идет и время вместе - рука об руку - с ней - тоже. Даже объятие, каких-то несколько секунд назад бывшее столь доверительным и интимным - вдруг становится как-будто неуместным. Оно длится и с каждой нарастающей то волнением, то холодностью нотой обрастает несуразностью с привкусом горечи и...пластмассы.
Но не время сейчас размыкать эту сцепку из рук, не время, потому как глаза напротив честны и открыты и где-то по ободкам радужек Вала читает все то, что читал изначально - как только стена меж ними пала и что-то большее, чем просто близость пришло ей на замену. И приближаясь с каждым миллиметром, и утопая снова в этой стали, Вала отвечает:
- Нет, мы не боги. Мы - Стихии. - взглядом во взгляд, тембром красивого голоса изливает он смысл и все то, что нолдо желает узнать, но возможно еще не готов услышать, - И то, что мы сильнее вас, искуснее и...вечнее - не равнозначно слову "совершенство". Мы так же можем быть не правы, мы так же можем оступиться и даже создавая что-то прекрасное, можем породить уродство. - и речь оборвалась, а в комнате вдруг стало очень тихо и солнца свет еще сильней померк, - И иногда граница между прекрасным и ужасным слишком сильно стерта, Нэльяфинвэ. А иногда и нет ее вообще.
Мелькор убирает руки и вновь садится на постель - пока еще рядом, но уже не настолько - и подтягивает колени под белоснежным куполом ночного одеяния к груди, чтобы после уже их обхватить одной рукой, ища в жесте этом то ли удобство, то ли точку опоры.
Не получается Стихии скрыть в Теме своей внезапно надломившиеся мысли - они текут по нотным сочленениям и смазывают феа ощущением надвигающейся бури. Бури, к которой он - айну - уж точно не был готов. Если и падать вновь в бездну, то только не в это утро. Не после того, как выкарабкался из бездны другой.
— Что такое Искажение?
Мелько усмехается и сам не понимает, вопросу этому или тому, что звучит он именно сейчас, а не сильно раньше: до решения остаться рядом, до Клятвы, до того, как было сказано главное - я тебя люблю...
Вторая рука айну лежит поверх пальцев эльфа, рождая где-то между едва начинающее расти тепло. Но весь лейтмотив этого утра пронизан скорее льдом, чем пламенем и потому не согреваются ни пальцы - в переплетениях - ни ленты любовной связи, кои непрерывно струились между ними, хотели они того в моменте или нет.
- Нет никакого искажения, мой мальчик.
Первый слегка мешкает, но все же поднимается с постели и чувственные губы, с которых уже сошла и болезненная бледность и портящая их красоту сухость, кривятся в жесткой усмешке - невербальным ответом на ненавистное слово и на ноющую боль в боку.
Не угольно-черный балахон с шелестом тянется за Мелькором, пока он неспешно идет к окну, желая во что бы то ни стало окунуться в стремительно исчезающий свет Анар, а белоснежные пышные кружева подола и оборок - так непривычно и так воздушно и в отражении сияния длинных локонами волос уже почти невозможно разглядеть, где граница ткани и живого.
Открыть окно. Вдохнуть морозный воздух.
Это кажется таким необходимым, но вместо этого Вала - в полуобороте изящного корпуса - смотрит на нолдарана.
- Нет искажения, - как эхом повторил, - Есть только ложь про Замысел и все, что с этим связано. Валар...другим удобно, чтобы верили все в это, ведь если рассказать вам правду, не станете вы слепо идти тропою, которую они вам выбирают, а посмеете решить и выбрать собственную дорогу. Суть Замысла - вернее этой сказки - в усмирении разноцветья буйств характеров и склонностей, суть Замысла - сдержать и уравнять, не дать нарушить заданные ими вам границы, иначе во сто крат сложнее вами...управлять. - здесь айну щурится и улыбается почти ядовито, - А всякий, кто правду знает о сказке этой и желает открыть глаза и остальным - он искаженный, он отступник и будет имя проклято его. Так Валар говорят... А я - что более не Вала по их же собственным словам - я создал место, где сызначала нет этой лжи, где в противовес пустой сказке стоит наполненный ответственностью Выбор и право выбор этот иметь - не стать слепым агнцем, которого пастух захочет, так накормит, а захочет - поведет на заклание.
Сказав так, Мелькор замолчал совсем - лишь плечи обхватил покрепче руками с обнаженными кистями да взгляд свой обратил к свету Анар, купая в нем не только свое фана, но и Тему, звучавшую статично, колко с привкусом пластмассы.
«История древнего мира
На каждом моем отпечатке,
И вечно идущим пунктиром -
Бессмертье в стерильных перчатках.»
***
[indent] Боги, Стихии - будто была разница. Валар песнями своими могут сотворить материальный мир вокруг - таким, каким видят - каждый поёт свой идеал, и если Аман - маленькое царство тех, кто обязуется следить за миром, то прочий мир... покинут?
[indent] Нэльо не питает тёплых чувств к Валар - они, нолдор-изгнанники, единожды доверились и горько поплатились, посчитав, что мир и покой, что знали они в Эльдамаре, вечен. Им пришлось выбирать. Они выбрали.
[indent] Он отворачивается, не переча и не останавливая Мелькора, когда тот решает сесть рядом. В настоящий момент он хочет обдумать услышанное, не мешать размышления со зрительным, постараться... понять?
[indent] "Воры! Все они - воры! Не верь, не верь, не верь!"
[indent] Нэльо с силой зажмуривается, ловя чувство подступающей тошноты. Оно появляется... спонтанно, накатывает словно из ниоткуда, и в эту секунду, не понимая, что происходит, он упускает момент, когда Вала поднимается на ноги. Оттого, развернувшись всем телом, удивлённо моргает - неуверенно и напряжённо сидит, не зная, какое действие следующее. Чувство не то паники, не то нависшей угрозы ещё крепко сидит в подсознании, но, к счастью, Майтимо слишком хорошо помнит о заданном вопросе и полностью переключается на слова Мелькора о несуществующем искажении.
[indent] На самом деле чем больше он слушает, тем... легче? ему становится, словно кто-то снимает с плеч тяжёлые проржавевшие цепи, что десятилетиями лежали, мешая двигаться. И тело изнывало, и вес приходилось выносить, не зная о ином способе существования - не ведая свободы. И лишь странный голос и гнетущее ощущение, что он на грани, омрачают светлый по сущности своей момент.
[indent] Щурясь от солнечного света, Нэльо поднимается следом и в два шага преодолевает расстояние до окна. Он почти на голову был выше Мелькора, и теперь, вблизи, смотрит сверху вниз, но улыбается - благодарно, и положа руки на тонкие плечи Валы, наклоняется за невесомым почти, ласковым поцелуем.
[indent] - Спасибо... - тихо-тихо, в самые губы бархатистым шелестом произносит нолдо.
[indent] Ему нужно было слышать ответ - любой. Но тот, что обрисовал Мелькор, не просто освобождает - он придаёт веру, позволяет стряхнуть заскорузлые страхи и опасения, начать наконец-то успокаивать разъеденный вопросами разум. Он долгие годы мучился вопросом о поведении их короля, слышал мнение, будто тот искажён - ведь именно Феанаро, как умнейший из квенди, вёл беседы с первым из Валар, внимал и учился, и, поговаривают, не достиг бы без этой связи мастерства для создания Сильмариллов. Нэльо всегда болезненно воспринимал нападки в сторону отца и попытки преуменьшить его достижения, и скорее бы согласился поверить, что весь прочий мир виноват, нежели обвинил бы Пламенного.
[indent] - Неужели из всех Валар только Вы не пожелали принять участие в хороводе лицемерия и возжелали говорить открыто? - он знает ответ - наверняка, но допускает мысль, что не так-то всё просто. И ждёт ответа, бережно и тепло обнимая Мелькора, устроив ладонь между его лопаток. - А я ещё удивлялся, - не сдержавшись, он негромко и открыто смеётся, - гадал, почему. И если есть хоть толика правды в перипетиях судеб и предназначении, то иначе сложиться и не могло.
[indent] Во взгляде - бесконечное море нежности, принятия - радости? Серьёзный и сдержанный в обычное время, прямо сейчас Нэльо выглядит - и звучит - озорным ребёнком, словно ему нет трёх тысяч лет, словно весь мрак и ужасы, что хранит он в себе, не существуют в материальном мире.
[indent] - Вы не передумали прогуляться? - и вот это "Вы" сейчас, впервые, кажется таким... неуместным? чужим, как сказанное кем-то со стороны.
Мелькор даже не сразу заметил, как нолдо оказался рядом. Он был поглощен воспоминаниями, был погружен в те минуты в Тему свою, ибо в ней искал он ответы на вопросы. Не придумывая ничего нового, но ища максимально верные и точные слова, отчленяя от нот своих плевла эмоций и оставляя вместо них смысл для преобразования в слова.
Поэтому, когда Нельо кладет свои руки ему на плечи - ощущением твердости и надежности, а после склоняется за поцелуем - айну слегка вздрагивает. Больше от неожиданности, чем от чего-то другого. Он верит эльда, как вообще можно верить тому, перед кем открылся и кому подарил все, что у него есть - всего себя.
Ни больше, но и не меньше.
- Открыто? - Первый улыбается, отвечая на ласковый поцелуй, отзывается и льнет всем хрупким фана к чужому - такому крепкому и ставшему родным, - Да. Только брат мой, Намо, протест свой выразил, но лишь негласно и молчанием его поддерживает. Однако, запечатанные уста Владыки Судеб лишь на руку остальным Валар.
На мгновение Вала прислоняется щекой к груди нолдо - шелковая ткань халата холодит кожу - и прикрывает глаза. Но лишь на мгновение, а после с готовностью откликается айну на вновь озвученное предложение. Воздуха действительно не хватало и хотелось окунуться в него полностью - с головы до ног.
На этот раз для прогулки было выбрано совсем иное, нежели привычное всем обитателям Твердыни, одеяние: отчего-то не хотелось этим утром ни бесконечности бездны балахона, ни босых ступней на камне. И посему простые черные лосины, белизна рубашки и абсолютно будничный серый мундир. Лишь волосы свои, что ниспадали водопадом перламутра почти до самых бедер, Мелькор оставил нетронутыми - пусть тоже вдоволь испьют северных ветров. Ветров, пусть и жестоких порою, колких, режущих, но оттого не менее родных.
Уже спускаясь во внутренний двор Ангбанда, Первый опирается на руку нолдарана - боль вновь кусает бок, вгрызаясь игольчатыми зубами в мясо и заставляя прекрасное, будто фарфоровое лицо Валы кривиться от резкого приступа. Непосильными для него оказались ступени створчатых ярусов, пусть даже и вели они прицельно вниз.
А там, за последней дверью, кипела жизнь: окрики командиров стали громче на порядок, чеканные шаги множества сапог по вымощенному камнем двору - резче и стройнее. Проходившие, но зачастую пробегавшие мимо орки во все глаза смотрели на айну и было в их взглядах одно и общее на всех - любовь. Любовь, что испытывают те, которые колени преклоняют перед образами.
Они не кланялись, не лобызали землю, на которой стоял Мелькор или по которой прошел - так было не принято в этом крае и не видел смысла и резона это вдруг менять и айну, но все мелодии, вся эта симфония слившихся воедино звучаний пела о том, что они, не задумываясь, умрут за Него - настоящей смертью, без возможности Чертогов - раз и навсегда.
Такая любовь измерялась не поклонами, а готовностью шагнуть в бездну - и оттого была во сто крат ценнее, чем зачастую лживые нюансы...этикета.
Всё и все встречало этим утром Валу радостью - если бы могли обитатели Севера молиться за него, то без сомнения молились бы. Но каждый из них - от орка-дозорного до представителя Малого Совета звучали об одном: Он жив, а более нам и не нужно.
Так пел весь Север и Арда ему вторила, купала Мелькора в бесконечной нотной вязи своей Музыки, пронизывала его феа и опутывала, заставляя слегка даже руки в белых атласных оковах подрагивать от переизбытка наполненности и ощущения - еще немного и сам он прольется вовне - сосудом, наполненным до краев.
- Как рад я, мой мальчик, вновь оказаться вне стен спальни. Ты слышишь эти звуки? Всех их? Как калейдоскоп разностей и похожестей одновременно, как если бы огонь жил в вечном инее и создавал тем самым доказательство, что можно совместить несовместимое - одно желание лишь надо заиметь и смелость.
На этих словах подошва сапог айну коснулась внутреннего двора Ангбанда, миновав последнюю ступеньку, а после к эльфу обернулся и весь сиял в несдерживаемых более преградами окон, стекол и стен лучах - соперничая светом лишь с улыбкой, обращенной к нолдарану.
«История древнего мира
На каждом моем отпечатке,
И вечно идущим пунктиром -
Бессмертье в стерильных перчатках.»
***
[indent] Прогуляться - отличная идея. Сидя в четырёх стенах, какими бы роскошными ни были покои, можно замкнуться от мира и всех его обитателей. Во всяком случае так работает с более приземлёнными существами - эльфами, к примеру. Или это только Нэльо не мог усидеть на месте? Вспоминая родственников, он приходит к выводу, что да - видать, судит по себе. А, с другой стороны, видя улыбку Мелькора, вновь возвращается к мысли: прогулка - хорошая идея.
[indent] - Я слышу суету - впереди. Да. Но ваш слух острее моего, а восприятие ловит больше, - улыбкою в ответ - и кивком головы. - Вы сами - невозможное для Арды чудо.
[indent] Крепость крепостью, а Нэльо смотрит - прямо и изучающе, словно не успел за предыдущие годы запомнить каждую мелочь, каждую отдельную черту внешности. Кажется, хвалёной эльфийской вечности не хватит, чтобы налюбоваться.
[indent] Он пропускает Валу вперёд - полы длинного тёмно-красного плаща метут камень дорожки, и цвет этот лишь подчёркивает и выделяет тёмно-серую приталенную куртку и такого же цвета сапоги по колено поверх чёрных штанов - вещей, выбранных им для прогулки. Ни регалий, ни отличительных знаков - обыденность и свобода, и только копна непослушных медных волос выдаёт в нём перводомовца.
[indent] Нэльо хотелось бы завершить год чем-то хорошим - не воспоминаниями о неудачной поездке ко вратам лагеря его братьев, о ранении, боли и тревоге - обыденным, лёгким в исполнении и не гнетущим. Что не мешает ему приобнимать Мелькора за плечи, идя шаг в шаг, и наблюдать, ровный ли у Валы шаг, нет ли дрожи в теле - от слабости или из-за переутомления, не рано ли нолдо решил перейти от лениво-вальяжного времяпрепровождения в спальне к неторопливым пешим прогулкам.
[indent] - Вы знали отца с иной стороны, нежели все мы - его дети и последователи. Расскажите, каким вы его видели? - можно было подумать, что он не унимается, раз за разом поднимая одну и ту же тему, однако Нэльо просто не знает, что ещё сказать, и думает, что в зависимости от ответа можно будет увести диалог по иному направлению, но он ещё не понимает - какому. - В Форменосе в это время года снежно... пустеющую крепость небось замело так, что ворот не открыть., - пускай в голосе мечтательность, смотрит он на окружение, что прямо здесь и сейчас доступно - на прочную каменную кладку, высокие надёжные стены хозяйственных и тактических построек. Смотрит и дивится: а ведь, если так подумать, их дом в горах Пелори ничем не уступал настоящим оборонительным крепостям... но от кого им в Амане нужно было защищаться?..
[indent] Его отвлекают голоса - он не вникает в суть разговора, но, повернувшись, видит обычное для Ангбанда будничное оживление в разношёрстном своём наполнении - тут и орки, и несколько эладрин, и майар.
[indent] - Если мне стоит проявить тактичность и держать дистанцию вне стен опочивальни - готов исполнить, - ему становится стыдно, что он так поздно задаёт вопрос, но и молча отнять руку от Мелькора он не готов.
И нет, не закружилась голова от казалось бы бесконечной карусели спуска, от обрушившегося внезапно и неотвратимо на Валу шквала звучаний - все было хорошо и даже слишком, поэтому наверное у самой цели так резко бок заныл, не давай забыть ни о поездке той, ни об ее итоге.
Вала все еще смотрел на нолдо и улыбался, сияя в свете лучей Анар, а может даже ярче. Весь путь из спальни - по извивам коридоров и витых ступеней створчатых ярусов - Нельо не отпускал его от себя, обнимая за плечи твердой рукой и жест этот был - или казался - не только опорой и поддержкой, но еще и доказательством принадлежности. Он был беззвучен, но словно бы кричал, давая всем вокруг понять, что эльф имеет право и право это неоспоримо и предъявлено - свершившимся фактом и с полным принятием самого айну. Не видел Мелькор поводов стыдиться или скрывать их связь. Он вообще не задумывался об этом, ибо Север - весь - был домом ему и его и не приходило ему в голову даже намека у себя дома прятаться и прятать, притворяться и лукавить. И потому лишь шире улыбается нолдарану на его явно запоздалые попытки этикета и приличий:
- Мне нечего скрывать, Нэльяфинвэ - постыдного нет ни в эмоции моей, ни в Музыке, которая звучит тобою...тоже, как если б запах твой едва заметным - но заметным - флером на коже моей оседал после особенно жарких объятий или ночей, что мы проводим вместе. - говоря это, айну прислушивался, хотелось ему знать, что отклик есть не только в обращенном на него взгляде, в улыбке и такой одновременно открытой и интимной позе, - Ни в положении твоем... - лишь здесь слегка бровями дрогнул, хмурясь. Первый знал, что далеко не весь Ангбанд доволен его выбором, но нет в Мелькоре хоть что-то, напоминающее сожаление и оглядку на других - не в этом вопросе точно. - А потому покрепче обними и не стыдись, коль искренна твоя любовь ко мне - стыдиться, нолдо, нужно в этом мире за иное.
Внутренний двор Твердыни жил обычным будничным днем: орки носили мешки с провизией к черному входу на кухню, откуда-то со стороны казарм и плаца доносился лязг оружия и грубые окрики командиров, желающие выпестовать из неумех и разгильдяев воинов крепости - таких, о которых не сложат легенды песнопевцы Юга, но которых будут помнить в анналах Севера. Помнить и уважать.
Возле колодца толпились с ведрами, внутренний патруль обходил периметр, откуда-то слышался привычных грохот и шум, сопровождающий разновость работ; слышался смех как орочий, так и эльфийский: в Ангбанде на свободном положении находилось множество эльдар. Когда-то они все принесли Клятву, когда-то они все открыли глаза на мир и перестали закрывать уши от правды. Когда-то они получили право выбора и сделали его.
Быть может Север не дал им помпезности и роскоши жилищ, не дал им изобилья блюд и разномастья тканей, зато он дал им землю под ногами - опору фана - и Идею заместо Замысла - опору феа. Для многих этого оказалось достаточно, чтобы понять: не в праздности гнездится счастье, а в возможности перестать слепо верить в то, что тебе навязали, в возможности сказать "хватит".
Бойтесь не гибели - бойтесь стерпеть...
— Вы знали отца с иной стороны, нежели все мы — его дети и последователи. Расскажите, каким вы его видели?
Очередной вопрос про прошлое, очередная болячка, которую сковыривают раз за разом - зачастую сам айну - и оттого не заживает она, гноится и ноет, рассыпая бусины зудящей червоточины, что множество веков назад поселилась где-то у самой сердцевины феа Первого - до центра сути близко, но еще не там... Но Мелькор не винит нолдо, он понимает зачем и почему тот задает подобные вопросы. Кто, как не Вала должен держать ответ? Кто, как не он может рассказать, каким был Феанор...настоящий.
И несмотря на то, что именно эта болячка не сковыривалась давно, Тема Первого из Валар мрачнеет - так тучи темнеют перед грозой, разбухая и наполняя нутро свое водой и молниями. Вала прислоняется плечом к камню стены - одна нога все еще на ступени, вторая - на брусчатке двора, и отвечает, но не словами - нет, слова не могу выразить цветки эмоций, что распускают лепестки звучанья - по осанвэ:
"Феанаро был особенным - поэтому они его ненавидели. Он чувствовал многое, чувствовал и ложь, которая опутывала эльдар в Амане, чувствовал, но не знал, где источник. А может знал, но верить не хотел, а как поверил - стало уже поздно."
Поток мыслеобразов будто осекся, айну вновь поморщился и не в силах более просто стоять и пестовать статичность позы, отрывается от стены и мягко шагает вперед - вглубь двора, где можно выйти к небольшой оранжерее. Стеклянный павильон был зелен круглый год: в нем буйствовали краски как южных цветов, то и строгость северных и на фоне листвы смотрелись они мазками сочности и яркости на палитре художника. Всего-то сотню ярдов чуть левее, обогнув дополнительную оружейную. Поступь Первого, несмотря на ранение, несмотря на подступившую к горлу дурноту от воспоминаний, легкая и ровная. Он не мотыляется в стороны, его не знобит и не колотит...пока еще - стройные ноги будто порхают над камнем, не ведая, какие настоящие глыбы непосильного и во многом непростительного прошлого несут на себе.
Бойтесь не судей - бойтесь не сметь...
- Твой отец... - теперь уже слова проливаются с губ потоком правды. Горькая она или нет - уже неважно, главное - сказать и выплеснуть, - Он никогда не боялся и многое смел. В том числе сомневаться. Думаешь, они не могли его остановить? Думаешь, у них не хватило бы сил? - айну усмехается, вспоминая и напускное бахвальство Манвэ и гнилую праведность Варды, - Им было выгодно все, что послужило причиной катастрофы и все, что она с ним сделала. Кто станет верить безумцу, даже если он говорит правду? Кто поверит, что правда иная, а безумцы на самом деле они - те, кто отвергает ее и предпочитают не настоящую - единственную в абсолюте - правду, а удобную себе? Никто. И если вспомнишь ты, если копнешь поглубже, то может быть отыщешь обломки воспоминаний, в которых Феанаро еще до нашего знакомства откуда-то опасности ждал, не зная сам пока откуда. - Мелькор остановился возле оружейной и обернулся к нолдорану, чтобы не только по звучанию, но и по мимике любимого лица прочесть ответ - он верит? - Не я пришел учить его войне, рассказывая как убивать и чем. Но он пришел ко мне и попросил научить его ковать такое оружие, которое поможет ему защитить свою семью и народ от врагов. И я научил его и он научился. Одно только не сказал я ему и сожалею бесконечно - кто были те враги.
Рука в тугой белоснежной перчатке ложится на грубо скованную подставку для мечей - не все ниши заняты оружием - недалеко был плац и звон не давал усомниться, где же недостача. Пальцы быстро обхватывают обжигающий холодом металл - но Мелькору нужно было за что-то держаться.
Держаться, чтобы выдержать.
«История древнего мира
На каждом моем отпечатке,
И вечно идущим пунктиром -
Бессмертье в стерильных перчатках.»
***
[indent] - Дело же не в эмоциях или стыде, - усмехается Майтимо, - а в репутации. Но я Вас услышал, - и в подтверждение слов - не успевает отзвучать последний слог, он осторожно кладёт свободную руку на скулу Валы, поворачивает его голову и касается губами губ.
[indent] Крепость вокруг была чем-то целым с ними двоими и в то же время существовала отдельно - звуки и суета оставались фоном, не имели значения ровно до тех пор, пока не обратишь на них прямое внимание. Нэльо не обращает. Он идёт рядом, подстраивает свой шаг под чужой, останавливается, когда того требует момент, и слушает - внимательно, запоминая - как слушал в Амане, в особняке короля, что в Тирионе на Туне, того, кого теперь уж не увидит, если только сам не загремит в Чертоги.
[indent] Особенным... это точно — второго такого среди аманэльдар и мориквенди не сыскать, не было их и не родится, и ни один из его сыновей не похвастается, что полностью пошёл в отца. Намёками, недосказанносстями, отголосками музыки Майрон упоминал схожесть — что конкретно первый из майар Севера углядел, ускользало от понимания, и Нэльо не осмелится гадать, сколько унаследовал от отца.
[indent] — Значит, по Вашему мнению, Куруфинвэ был... неудобен валинорским Стихиям, но они позволили ему пользовать свет Древ, чтобы... — а правда, чтобы что? Вряд ли Валар доподлинно понимали итог феаноровых трудов и чем могут оказаться Сильмариллы.
[indent] Нэльо отвернулся на время, невидящим взглядом мазнув по окружению, не видя по-настоящему ни эльфов с орками, ни чем те заняты. Звуки поступали словно через вату — глухие, далёкие.
[indent] А ведь Камни... — Нэльяфинвэ оборачивается — где-то там, за камнем стен, деревом, стеклом и металлами, в тронном зале, прямо за строгим троном с высокой спинкой, что смотрит в потолок острыми пиками.
[indent] Камни... разве не за ними он...
[indent] "Так близ-з-с-ско... слышишь, они поют — поют и призывают, и ты, феанорнг, не в силах противиться их однозначному приказу.
[indent] Ты проклят, Нельяфинвэ Феанарион. Проклят".
[indent] — ...выставить его неправым? — наконец-то заканчивает он мысль. Лестничная лента кончается, ноги не слушаются, стоит им оказаться среди чуждой для северного климата зелени: нолдо не входит, не ступает на тропинку, петляющую среди привезённых растений.
[indent] "Единственная правда — украденные Сильмариллы!"
[indent] Кто перед тобой, Нэльо? Что скрывается за иллюзорной хрупкостью?
[indent] Все они лжецы! — набатом в памяти чужой-родной голос. — И он, не Мелькор — Моргот — один из них!
Лжёшь!
[indent] Звон стали, топот, память добавляет выкрики нападавших и предсмертные стоны падающих на камень гавани; под ногами скользко от крови, и к горлу подкатывает дурнота. Майтимо стоит, с ног до головы в карминовых брызгах, а вокруг, куда ни глянь, изрубленные тела. Он опускает взгляд и видит белёсые глаза эльфа, голубые при жизни: совсем юный, младше Амбаруссар. Вес меча в руке кажется неподъёмным, но он должен, должен сражаться, если не хочет смотреть в обескровленные лица братьев...
[indent] — Лжёшь... — без звука: двигаются лишь губы, а глаза не видят ни двор крепости, ни фигур вокруг.
[indent] "Майтимо! Очнись, Майтимо!" — кто-то трясёт его за плечо. Кажется, это...
[indent] "Финьо?"
[indent] "Живой..."
[indent] Он смотрит по сторонам, не верит... это кошмарный сон, нужно всего лишь проснуться, открыть глаза, прогнать...
[indent] "Они встали у нас на пути" — гремит знакомый образ, а после... Нэльо закрывает глаза при появлении тонкого абриса существа, от которого тоской и смертью веет за версту.
[indent] — Лжёшь... — едва слышным шёпотом.
[indent] Все они учились на ошибках их второго короля, первенца Финвэ, и каждый, кто пошёл за ним, убедился в лицемерии и безразличии Валар, и ничем
для Феанаро не различались светлые и тёмный Стихии, и были одинаково виноваты — и те, и другой.
[indent] Майтимо забыл, позволил обмануться, как некогда обманывался Пламенный. Он игнорирует стойку с оружием, в один шаг разорвав дистанцию; он знает, что делать, что правильно, и навязчивый голос вторит — "Помни истинную цель!" — и ни секунды не сомневается. Его лицо в данный момент — жёсткое, маска ненависти вкупе с решительной злобой — перед ним лжец и вор, что посягнул на святое — Сильмариллы!
[indent] Металл звенит, когда оружие падает со стойки — Нэльяфинвэ, первый сын Куруфинвэ Финвеона, нынешний Верховный король нолдор, бьёт наотмашь тыльной стороной ладони, но не позволяет Мятежному упасть — хватает ровно в тот момент, когда полное падение неизбежно, и резко дёргает на себя.
[indent] — И пусть воздашь нам Вечною Тьмой, коль клятву преступим, — светло-серые глаза феаноринга — пепел на стальном клинке, зубы сомкнуты, и он так близко, и хватка столь сильна, что не возникает сомнений о твёрдости его намерений.
[indent] Вот теперь-то он вспоминает про оружие и стойку по левую руку...
А теперь держаться уже не за что: в ушах Мелькора все еще стоял отзвук заданного вопроса, когда прозвучал хлесткий удар. Он был настолько неожиданный, настолько противоестественный - сейчас и от него - что айну даже не успевает среагировать и как-то его предотвратить. Вслед за ударом идет вспышка боли - она взрывается где-то в голове, рассыпая осколочные по всему телу, а после начинает нарастать звучанием Тема Первого. Не плавно, нет - она взвивается вверх, срываясь, будто взбесившийся голос - с бархатного баритона на режущий лезвием фальцет и разбивает стекла в оранжерее в одночасье и осыпает пол стеклом - почти что крошевом. Импульс этого Звучания был столь велик, что содрогнулся весь Ангбанд, его как будто бы одновременно и расперло и сжало - он загудел, камнем своим и витражами завибрировав.
Говорить можно долго, но процесс длится лишь несколько мгновений и вот айну уже в стальных руках, которые - он знает - умеют быть нежными и заботливыми, - но сейчас они сжимают его горло тисками и нет сомнения у Мятежного, что именно они хотят ему принести на кончиках побелевших от напряжения подушечках пальцев - смерть.
Текут секунды, мараясь нотами и засыхая от враз поднявшегося где-то высоко ветра - острые шпили Твердыни кололи ему пузо и он метался в бешенстве и страхе...
Глаза встречаются с глазами - слегка диагональю из-за позы и разности в росте - в одних жестокость и решимость, они горят ненавистью и проливаются вовне не слезами - презрением. Сталь горит чем-то праведным, но таким неправильным... И мог бы Вала оттолкнуть обладателя этих глаз, чтобы разом погасить и ненависть и боль, которые рука об руку вышагивали в этот мир из расширенных зрачков, мог даже уничтожить - на месте. Достаточно лишь было навстречу руку протянуть и коснуться фана - оно не крепче, чем хваленый меч, который так легко переломился у ворот Лагеря Первого Дома.
Но Мелькор не был бы собой и не был бы Стихией, если бы не понял, что, поступи он так, обратного пути не будет - он при любом раскладе потеряет того, кого все вечности искал и наконец обрел. И этот страх - почти животный ужас - читается в его распахнутых глазах и вторит ему нотная вязь, пронизанная ужасом почти свершившейся потери.
Почти.
Нет, время не потекло в обратную сторону, отматывая события наоборот и в изначалье - коль Вайрэ нить распуталась из клубка и натянулась, ей не было пути назад - но Мелькор знал, нет Замысла, нет предопределенья, а значит любой поступок можно обратить, как и любой из череды - не допустить. Все дело в выборе: кто-то бьет, а кто-то - оставляет это без ответа. Заделом на будущее - очередным авансом - оставляя шанс не шагнуть в пропасть.
"Я люблю тебя, Нельо."
Короткое осанвэ на острых гранях Темы, раскрываясь и впуская внутрь - настолько, насколько сможет постичь эльда - без оглядки и без рамок - выплеском не вовне, а в самую сердцевину феа нолдо. Не бьют наотмашь руки, не звучат нотные крики о помощи - лишь осанвэ звучит от Музыки к Музыке, как нить связующая между ними, как ориентир во внезапно поглотившем мраке.
Горло начинает жечь и судорожно сжиматься, пытаясь выхватить из пространства хоть толику воздуха и наполнить им ноющие легкие. Еще немного и мир вокруг начнет терять краски и очертания - пальцы айну сжимаются в кулак, крепкий, но с виду такой хрупкий, как и весь образ Мелькора - по белом атласу расползаются карминовые петухи крови, кровь течет и из разбитой нижней губы - живой алой лентой из уголка губ, которые совсем недавно целовал тот, кто сейчас всем естеством своим желает его убить.
Губ, которые сейчас опухли от удара и начали синеть...
Что ж, если Север - край, где все построено на Выборе, то чем ли это - не один из них?
Выбирай...
Выбирай...
Нельо...
В наступившей тишине, которая пожрала своим ненасытным нутром и звон стекла и вой беснующегося ветра, остался только чей-то жадный шепот - само пространство и время желали посмотреть, что выберет заложник данных клятв - какая для него окажется...важнее.
«История древнего мира
На каждом моем отпечатке,
И вечно идущим пунктиром -
Бессмертье в стерильных перчатках.»
***
[indent] Время замедляет ход, перестаёт существовать как явление, и в одном моменте слабости напополам с почти физически ощущаемым, хоть ножом режь, безумием, что преследует весь Первый Дом проклятием, нет ни лжи, ни правды. Впервые его приступ настолько явственный и — опасный, сыпется сталь, не оплавленная, но искажённая, обращается в острейшее стекло, и то впивается в фана, но кровоточит не оно — сердце.
[indent] Нэльо без движения — глаза широко раскрыты: ужасом, разодранной в мясо душою, горячими струйками слёз — и лишь они настоящие, живые. Хватка ослабевает, когда по пальцам стекает обжигающая кровь; весь звон, крик Музыки, проникающей глубоко в само существо нолдо, опутывают.
[indent] "Что я наделал..."
[indent] Стук колен о пол: нет злости, ярости, желания причинять боль и отнимать жизнь — всё тело сотрясает крупная дрожь; он стоит на коленях, опустив голову, так что медные волосы стелятся на ноги Мелькора, закрывают лицо нолдо, и не понять, каково выражение лица. Секунды, а перемены не просто разительны — абсолютно полярны.
[indent] Он бы понял — понял и простил... как и всегда — поддайся зову Клятвы горделивый и скорый на язык и руку Туркофинвэ, верный Третьему порывистый и гневливый Куруфинвэ или извечно хмурый и немногословный Морифинвэ, но он, спокойный что безэмоциональная скала, сдержанный в поступках и суждениях, даже когда кровь закипает от переполняющих чувств... он... проиграл? За три с лишним тысячи лет пришло понимание: единственная ошибка способна перечеркнуть всё. Ему страшно поднять взгляд — до одури, до мути страшно увидеть итог — презрением, разочарованием, окончательной точкой в их спасительной для надломленого тогда ещё полноправного нолдорана. Ни последующее за вспышкой возможное наказание, ни даже окончательная смерть не страшили его так, как осознание, что он поднял руку на самое дорогое во всём мире существо, и мысль, что вот это вот "Я тебя люблю" — прощание, последние слова, что он слышит.
[indent] Нет извинений, слов раскаяния — вся его аура каждой нотой сплошное сожаление напополам с болью, страхом потери, но больше — самобичеванием. Он-то думал, что сильнее Клятвы, сильнее... камней.
[indent] Майтимо не реагирует на топот ног за спиной, на громкие вопросы и выкрики. Кажется, его кто-то дёргает. Кажется. Он не понимает происходящее и не противится.
Сначала он услышал звон разбитого стекла и, несмотря на то, что Готен-Бау был не так близко от оранжереи, звук этот оглушил, перекрыв и рявканье командиров на плацу и топот ровного строевого бега орков. То, что звук донесся именно из оазиса цветов и зелени, майа понял сразу: нигде более не имелось столько стекла, чтобы своим уничтожением оглушать.
Потом он услышал взвившуюся ввысь и разлетающуюся вширь Тему Валы - всю тревогу и ужас, что заключались в этом выплеске и дробью бьющуюся боль, словно птица в прутья клетки. Главком даже не заметил того момента, как начал бежать и опомнился уже на подступах к тому, что осталось от искусственного сада. Лишь у порога замедлив бег и морщась от скрежета стекла под подошвами сапог, размашисто вошел внутрь, разом пытаясь охватить взглядом все пространство в общем и детали по отдельности. А посмотреть было на что...
Тема Мелькора уже не бесновалась и не ревела, наоборот, она будто заунывно плакала, силясь не переходить грань и не начать рыдать - все звучало как-то глухо и пресно, как если бы в ушах была вата. Сам айну сидел на полу у стены: его распущенные волосы были растрепанны и небрежны, лицо белее алебастра, губа виделась разбитой и кровоточила.
"Или не просто видится это мне, а на самом деле происходит" - проносится в голове у валарауко безумная мысль, которой вскоре предстоит найти основания и утвердиться, превращаясь в факт.
Там же рядом, коленопреклоненный и склонивши голову, стоял нолдо. Со стороны могло показаться, что балрог застал их в минуту чего-то личного и интимного, чего-то такого, что должно быть скрыто от посторонних глаз, если бы не алели следы от руки на шее Мелькора и не было этого звучания у эльда. По сравнению с глухой мелодией Валы, эльф гремел и ноты эти сочились то непониманием, то ужасом, то болью, то горечью. В этой пестрой какофонии что-то гноилось и отслаивалось, наполняя воздух тяжелым ощущением роковой ошибки.
Все это Бау увидел и вобрал в себя за считанные мгновения, а после, больше рефлекторно, чем осознанно, рванулся вперед, хватая нолдарана за плечо и отшвыривая в сторону, мало в эту секунду заботясь, ласковым ли был его жест и где в конечном итоге окажется нолдо.
- С тобой мы поговорим после. - цедит он сквозь зубы, даже не оборачиваясь посмотреть и не боясь за собственную спину - все его внимание сейчас на хрупкий абрис Первого, который сломанной куклой сидит у стены и смотрит в одну точку: одновременно извне и вовне.
Балрог опускается на колено, осматривая и прищуриваясь. Он не понимает, возможно впервые за многие годы, что ему сейчас делать и медлит, упуская драгоценные секунды. Взгляд льдисто-голубых глаз скользит по красивому, но изуродованному ударом лицу, по следу на шее, который через пару часов станет кровоподтеком... Смотрит и не понимает ни что делать, ни что произошло - не понимает ничего. Но более того, он не понимает "зачем" и это непонимание бьется в висках, пытаясь порвать кожу.
Уловив краем уха какое-то движение, майа резко оборачивается: у входа в оранжерею, выглядывая из-за плеч и спин друг друга толпятся несколько орков-патрульных. Они прибежали на грохот и шум, однако, завидев балрога, в нерешительности остановились. Они тоже не знали, что им делать, когда вокруг осколки битого стекла и среди них Темный Вала, Главком Севера и Лорд Южного Предела. Что делать они не знали, зато смотрели, едва не распахнув рты шире, чем глаза.
Это решило дело.
Бау, видя периферийным зрением и алый плащ нолдо и белоснежные волосы Валы - по разные стороны друг от друга, рявкает на группу собравшихся:
- Немедленно позвать сюда моего секретаря! - он хотел было добавить "И Куалмэ тоже", но вовремя одумался - свидетелей и так хватало. и если в лояльности Элхэ он не сомневался, то с остальными при таких исходных было намного сложнее. - И чтобы рты на замке держали, иначе я лично вам их зашью! А теперь пошли вон!
И только после того, как фигура последнего орка скрылась из виду, валарауко подошел к Нэльо и, схватив за плечо, поднял на ноги - даже несмотря на то, что ростом эльф был выше, сил у майа хватало не только поставить нолдорана в вертикальное положение, но и хорошенько встряхнуть. Готмог планировал увести Майтимо отсюда как можно скорее и очень хотел, чтобы Лорд шел сам.
- Давай вставай. - голос Главкома внезапно охрип и могло показаться, что он рычит - или не показаться, - Нам предстоит долгая беседа, Маэдрос, поэтому приходи в себя и не заставляй меня делать с тобой то, что ты сделал с Ним.
Нээрэ не стал ни пояснять, ни уточнять, кого и что он имел в виду - по одному взгляду на первенца Пламенного было видно, что он все понимает - может даже больше, чем хотел бы.
Он все видит и все слышит.
Пускай, через пелену и вату, но айну не теряет сознания, перед глазами не меркнет сначала сумраком, а после и вовсе - тьмой. Вата эта и пелена - боль. Растекающаяся, пульсирующая, дробящая. Именно она не дает впасть в небытие, не дает отключиться и исчезнуть из случившейся реальности - боль жестока и у нее свои законы и свои планы. Она расползается, не зная границ и не желая их соблюдать. Боль всеобъемлюща и беспощадна. И она - не проявление разбитой губы или синяков. Она хлещет из расколотой в крошево феа - раной, намного страшнее и ужаснее, чем те, которые могут кровоточить.
Мелькор дал выбор и нолдо его делает: он разжимает хватку и айну, на подломившихся враз ногах, сползает по камню стены вниз. Не резко - медленно и казалось бы даже театрально. Его волосы сборятся, цепляясь за шершавую поверхность, мундир рвется в рукаве, кармин на белизне атласа все еще влажный... Твердь под бедрами ледяная, жесткая, но опоры не дает вовсе - Первому кажется, что не достиг он земли, что погружается глубже вниз - за пределы камня и осколков, в пучину, если не безумия, то приграничности с ним.
Он видит, как эльда следом опадает на колени, как бронза облака волос сливается с пылью пола и укрывает его колени, видит, как балрог врывается внутрь этого локального сумасшествия, не давая разделить его на двоих, не позволяя расколу окончательно превратиться в бездну.
Видит Мелькор, но не слышит: ни криков, ни разговоров, ни звуков. Он сам изнутри кричит и крик этот - безобразный и хриплый - перекрывает все: от звучаний нот созданий до отзвуков всего созданного. Он словно в коконе из боли и стонущей Темы своей и из кокона этого просачивается лишь малая толика из бушующего в нем кошмара.
В миг, когда Готен-Бау откидывает коленопреклонного - за секунду до - Вала хочет протянуть руку и удержать, не дать майа увеличить дистанцию между ними, но фана не слушается - оно тоже...ватное и приняв позу до абсурдности неестественную, в естественное перетекать отказывается. Оно переломанное - не костями, но Музыкой - и оттого айну сейчас словно кукла, чьи нити более не натянуты и кукла эта вся в крови и боли.
Первый судорожно пытается понять, перебирает варианты и оправдания, старается найти какую-то зацепку и опору, схватившись за которую, можно и простить и забыть - перешагнуть, как бывает перешагиваешь камень, о который споткнулся и упал. Мысли и образы в хаотичном порядке сменяют друг друга настолько быстро, что достигают эффекта статичности и она зависает на глазах и улыбке - лице - сокрытом сейчас и водопадом волос и увеличившимся расстоянием. Лицо это светится нежной улыбкой, взгляд ему вторит - все выражение его вкупе излучает то, за что цепляться можно. То, за одно которое цепляться и нужно - любовь.
Одно это дает толчок настолько мощный, что фана как будто пружинит: Мелькор, пусть пошатываясь, но встает обратно в вертикаль. Он ни с кем не разговаривает и никого не ждет - ни орков, ни майар. Ему не нужны сопровождающие и наблюдатели. Не до волнений ему сейчас чужих, не до непрошенных советов, ни до сочувствия. Одна мысль о том, что головы начнут качаться в такт пускай не словам, но звучаниям феар "А мы знали... Мы же говорили..." заставляют Валу уйти - как можно быстрее вырваться из столь недавно желанной свободы вновь под охрану стен и дверей. Туда, где ни один кивок или усмешка, ни один жест иль отголосок мысли не станет очередной иглой в терновом этом венце, очередным гвоздем в дубовой крышке гроба.
Он выходит из оранжереи не по по осколкам стекла, которые крежещат под ногами и могли бы изрезать его ступни, коль не было бы преграды подошв - по осколкам сердца своего идет он прочь и осколки эти влажно кровью чавкают и заливают феа его изнутри, смердя теплой влажной сталью.
Сталью, что изрезала в клочья.
Сталью любимых глаз.
«История древнего мира
На каждом моем отпечатке,
И вечно идущим пунктиром -
Бессмертье в стерильных перчатках.»
***
[indent] Он с большим трудом узнаёт голос Готмога, и то скорее по интонации. Встаёт и не понимает, сам или с чьей-то помощью; голова кружится, предметы плывут перед глазами - миниатюрный хоровод флёром алогичности - ситуации, действий, любых попыток.
[indent] Кроме...
[indent] "Это был не совсем я..." - жалкая попытка оправдаться, перед всеми разом и ни перед кем конкретным, но прямо здесь и прямо сейчас он не находится с ответом, с правильными словами. - "Проклятие", - звучало бы как ругательство, не подчеркни его спокойная поясняющая интонация. - "Проклятие Первого Дома".
[indent] Клятва.
[indent] У Майтимо нет сомнений, он доподлинно знает, что произошло, и в самый раз начинать корить себя за переоценённые силы - он думал, что сможет сдержать скверну внутри, не поддастся ей, не станет её рабом, а по итогу даже чувствуя её приближение, он не разорвал дистанцию и не заперся за десятью замками. Малодушно. По детски, словно враз став младше самого Тьельперинкваро.
[indent] Он смотрит на стоящего рядом Готмога взглядом, что за короткое время сменил гнев на опустошённость, а её - на страх; если прислушаться, тело словно каменное, но ни ощущения, ни опасения упасть на подкосившихся ногах не сдерживают первый шаг. На границе сознаний нолдо понимает, реши валарауко его остановить, и напрягаться не придётся - вот он, и вряд ли сможет увернуться, но Майтимо всё равно пробует обогнуть его, делая следующий шаг по направлению к выходу, смотря в спину уходящего.
[indent] Не коснётся, не протянет руки - он потерял эту возможность полминуты и пару десятков вздохов назад, за мгновение до взорвавшихся стёкол оранжереи.
[indent] "Одно Ваше слово - и Вы никогда боле не увидите меня ни в Ангбанде, ни на западном материке. Но, прошу Вас, позвольте в последний раз видеть Ваши глаза", - и он сдержит слово: замрёт, держа дистанцию, а после, если такова будет воля Мелькора, исчезнет - уйдёт за горные хребты, туда, где лишь пустота да, может, пара сотен нандор. - "Я не стану боле оправдываться - мне нет оправданья", - и звуком иные слова: "Это я принёс Клятву - сам, в первых рядах, гордо воздев меч к тёмному небу, там, на площади Тириона" или - "Я должен был быть сильнее неё..."
[indent] Слабость - практически единственное, что он спускает братьям, но не простит себе. Ты старший. Ты должен. Если не ты, то кто?
[indent] Их никогда не было рядом - ни когда Турко вновь разбивал соседские окна, тренируясь в метании всего подряд, потому что ему было десять лет от роду, ни когда приходилось по канавам и холмам искать Морьо - это Нэльо нёс разбившегося брата домой, он же после сидел рядом у его кровати. Феанаро слишком занятой, слишком отдаляющийся с каждым годом от мирского, Нерданель чересчур привязана к линии родственников по отцу. И это устраивало старшего из их детей - так он мог знать, что родители не переживают, или переживают, но меньше. Это был их, общий на семерых, секрет - нет, много-много маленьких секретов, и чем больше в их дом набивалось детей третьего поколения, тем - что удивляло - крепче они хранились.
[indent] "Ты ведь этого хотел, ата?.."
Осколки стекла все еще скрежетали под ногами, как и чавкали ошметки сердца, когда айну слышит обращенное к нему. Он замирает и останавливается, но оборачиваться не спешит. Держать свою Тему в узде, чтобы не расплескать случившееся по всему Ангбанду, а то и Северу, дается с огромным трудом. Особенно в миг, когда подкашиваются ноги хрупкого фана, а в глазах рябит и темнеет. Вала не уверен, что ему хватит остатков сил, чтобы обернуться. Нет, обернуться несложно, сложнее выдержать этот взгляд, который - а он это чувствовал и спиной и пульсирующими нотами - алчет найти его глаза. Он знал, что не найдет в нем сейчас ни отблесков той ненависти, что излучали они буквально несколько минут - а словно бы вечностей - назад, ни желания уничтожить и перешагнуть. Сейчас не найдет, но страх, что это всего лишь отсрочка, червем въелся в феа и грыз, надламливая все его нутро.
Мелькор благодарен Готмогу, что тот не вмешивается, не пытается силой защитить - сейчас, благодарен повисшей звенящей тишине за возможность принять свое решение. Он так часто даровал всем пресловутое право выбора и благодарен, что в момент, когда настал его черед им воспользоваться, выпестованные им не отнимают это право у него самого.
"Одно Ваше слово — и Вы никогда боле не увидите меня ни в Ангбанде, ни на западном материке."
Долетевшее до айну осанвэ множится, превращаясь в расползающееся эхо, похожее на кольца воды от брошенного в сердцевину глади озера камня.
"Одно Ваше слово...
Вы никогда боле не увидите меня ни в Ангбанде ни на западном материкеникогда боле
Одно слово... Слово...
Мелькор все же оборачивается и встречает направленный и ожидающий взгляд цвета хмурого неба. Он просто не мог поступить иначе, без оглядки на случившееся, без возможности понять - сейчас. Ибо слишком остро и рвано это "сейчас" ощущалось, слишком противоестественна была минувшая сцена, слишком ранила и напугала. Не смертью - вспыхнувшим осознанием обратимости любви, когда считаешь, что оно - незыблемое. То, что нолдо поднял на него руку - поднял и ударил - не так сильно резануло Валу, как вернувшееся из непрошенных краев ощущение одинокой вечности, которую он без оглядки разменял на этого высокого эльфа - свою защиту и опору с глазами полными любви.
Сейчас во взгляде насупротив плескалась синхронная с его болью боль: смешалось в ней и вина и страх потери и ожидание приговора от жестокого судьи. Айну чувствовал и слышал, что вердикт эльда ждет окончательный и даже флер надежды во взгляде был отравлен осознанием недостойности ни надежды этой, ни смягчения. Майтимо стоял ровно и будто бы гордо, если бы не было это иллюзией, а на самом деле он весь - натянутый в струну нерв, силящийся не звенеть и не порваться.
На секунду перед глазами встали Камни: их свет ослеплял, отражаясь в стекле обсидианового трона и пола, пронзал окружающую реальность, спорил яркостью с лучами Анар, преломляющимися в витражных окнах. Они горели и всем своим естеством кричали о том, что лучше них нет ничего более в Арде и ради них одних стоит жить и убивать...
«Нет!»
Морок исчез, а глаза напротив остались и пришло понимание - пока что слабые всполохи - что как бы там ни было, лишь в них одних он найдет и ответы и покой.
Вала делает шаг, затем другой: движения замедленные, плавные - он не через воздух идет сейчас, сокращая расстояние - через патоку и достигая максимума близости, привстает на кончиках пальцев ног. Это действие рефлекторное и безотчетное, которое он проделывал сотни раз за эти годы, уменьшая диагональ и разницу в росте и вот сейчас проделал снова для того, чтобы коснуться щеки Нельо, провести подушечками пальцев, упакованных в тугой атлас, по коже - тактильностью и необходимостью в этой тактильности. Айну не разрывает узел взглядов, не прячет разбитое, но все еще красивое фарфоровое лицо. Нет ни неловкости, ни стыда, ни оглядки на стоящего где-то рядом майа. Есть только узел этот и прикосновение и ответное осанвэ, пролившееся из феа, как совсем недавно пролилась кровь - из фана.
"Мы не можем изменить то, откуда мы пришли. Но мы можем выбрать, куда идти дальше, meldo."
Это и есть ответ - всеобъемлющий и глубокий, в который можно погрузиться целиком и не выбраться уже никогда. Но ничего иного не вырвалось изнутри и не могло вырваться, ведь если эльдар любят до самой смерти, то как любят айнур, у которых ее нет и не является она концом?
Бесконечно...
Мятежный не помнил, как оказался на бесчисленных ступенях винтовых лестниц, как преодолел их и распахнул створки тяжелых резных дверей спальни - их общей - чтобы снова запереться в чертогах стен, где нет глаз, нет ушей и Стихия могла ненадолго перестать быть "божеством", сползая на пол и рассыпая спутанные густые волосы по плечам и хрупкой фигуре, будто прячась в них от всего и всех, кроме самого себя... - и было это страшнее любой пытки.
«История древнего мира
На каждом моем отпечатке,
И вечно идущим пунктиром -
Бессмертье в стерильных перчатках.»
***
Вы здесь » Эндор » Наша летопись » Архив отыгрышей Тёмного Блока » Love is a friendship set to music; конец 5 г. Солнца
610-987-677
faithiss
